Трансгендеры дети: Знаменитости, у которых есть трансгендерные дети – список знаменитостей, чьи дети сменили пол

Трансфобия — враждебное отношение к трансгендерным и транссексуальным людям. Трансфобия может выражаться в форме насилия, дискриминации, ненависти, отвращения, агрессивного поведения по отношению к людям, которые не соответствуют существующим в обществе гендерным ожиданиям и нормам. Трансфобия включает в себя институциональные формы дискриминации, криминализации, патологизации и стигматизации и проявляется различными способами: от физического насилия, языка вражды, оскорблений и враждебного изображения в СМИ до форм угнетения и социального исключения. Одной из базовых и повсеместно распространённых форм проявления трансфобии также является игнорирование гендерной идентичности трансгендерных людей, в частности использование неправильного грамматического рода, местоимений, обращений и личных имён.

Еще в октябре 2018 года Шарлиз Терон, мать двоих приемных детей официально заявила:

— Я смотрю на своих двух прекрасных девочек, и меня переполняют страхи, такие же, как и у других мам. Я хочу, чтобы дети были в безопасности и могли выражать себя по полной. Когда я чувствую, что им что-то угрожает, то схожу с ума. Я убью за них. Однажды это интервью может пойти как улика в суде!

Шарлиз Терон рассказала, что решила растить своего сына Джексона как девочку. «Да, я тоже думала, что она мальчик, пока не посмотрела на нее в три года, а она сказала: «Я не мальчик!». Она добавила, что теперь у нее две дочери, а ее работа — «любить их и следить за тем, чтобы у них было все, что им нужно». По словам Терон, такому отношению она научилась благодаря своей матери. Она добавила, что ее дети родились такими, какие они есть, поэтому не родителям решать, кем им быть.

Терон часто критикуют за неправильное воспитание детей. Многие считают, что она зря разрешает сыну ходить в платьях. Актриса не обращает внимания на критику и позволяет Джексону одеваться так, как захочет. 

Дочь Анджелины Джоли и Брэда Питта Шайло еще несколько лет назад решила, что хочет быть мальчиком, попросила называть ее Джоном и всерьез задумалась над тем, чтобы сменить пол. Родители необычное желание дочери уважают, а потому разрешают ей носить мальчишеские вещи и короткую стрижку. 

У Меган Фокс и Брайана Остина Грина трое сыновей, старший из которых, шестилетний Ноа, любит носить девичьи платья. Мама и папа считают, что в его возрасте важно только одно — веселиться, а потому им все равно, в чем их ребенок выйдет на улицу и как к этому отнесутся окружающие.

Пинк воспитывает семилетнюю дочь Уиллоу гендерно-нейтральной, заявляя, что она сама должна выбрать, кем ей быть — мальчиком или девочкой. А потому на желание малышки жениться на африканской женщине Пинк отвечает просто: «Окей». 

Однако бывают случаи когда ребенок примеряет на себя другую социальную роль. Сын Гвен Стефани Кингстон несколько лет назад просто обожал носить милые платьица, красил волосы, делал маникюр, педикюр и даже подкрашивал глаза. Певица к такому самовыражению сына относилась спокойно и даже заявляла, что иметь сына-гея — благословение.
— говорила она.
Несмотря на это, сейчас Кингстон отдает предпочтение мужской одежде и даже встречается с девочкой. 

В среде психиатрии трансгендерность, равно как и гомосексуализм, не принято считать болезнью или расстройством. Отмечающаяся в последние годы «активизация» трансгендеров, на самом деле связана, с ростом лояльности населения планеты к людям с несовпадением гендерной идентичности. Люди, испытывающие несоответствие между свои полом и его внутренним ощущением, существовали во все времена. Упоминания о трансгендерах встречаются еще в древнеегипетских исторических источниках, датируемых 15-м веком до нашей эры. Не стоит делать вид, что трансгендерных людей не существует. Они существуют и живут среди нас. Их немного, но они есть. И несмотря на то, что трансгендерные люди отличаются от большинства, это не значит, что у них меньше прав. Их право – чувствовать себя тем, кем они себя считают, быть тем, кто они есть, и оформлять свою внешность так, как им это важно.

что не так с семьей? //Психологическая газета

Мастер-класс «Трансгендерный ребенок: что не так с семьей?» — методический разбор киноматериала на примере фильма «Моя жизнь в розовом цвете» (1997, реж. Ален Берлине), — состоялся в рамках 5-го Всероссийского психологического фестиваля «Другая арт-терапия: кино-, драма-, клоун-…». Ведущая: Елена Викторовна Иоффе — кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии человека РГПУ им. А.И. Герцена, доцент кафедры психотерапии и сексологии СЗГМУ им. И.И. Мечникова; член Координационного совета по реализации Национальной стратегии действий в интересах женщин на 2017-2020 годы при Правительстве г. Санкт-Петербурга; член СПбПО; член Санкт-Петербургского сообщества специалистов, помогающих семье.

Приводим отрывок видеозаписи второй части мастер-класса:

Сексуальная проблематика в работе практического психолога: что важно знать и как об этом говорить в различных профессиональных контекстах

«…Я назвала свой мастер-класс «Трансгендерный ребенок: что не так с семьей?». Я не буду описывать случаи, с которыми сталкивалась на клинических разборах; истории очень сложные, но я каждый раз я убеждаюсь, что это семейные ситуации. И, наблюдая ситуации в семьях звёзд, мы тоже можем проследить семейный контекст. Шарлиз Терон усыновила мальчика, он благополучно рос и наслаждался дивой-мамой до момента, пока она не удочерила девочку. Что происходит в этой ситуации с ребенком, какой вопрос он задает этому миру? Он спрашивает: «Почему мне перестало поступать все внимание, куда оно уходит?». Когда наряжают девочек, всегда восторги, внимание. Что хочется сделать мальчику? Конечно, присоединиться к этому. Если девочки получают столько внимания, почему бы мне не быть девочкой? И это сразу возвращает ему особое внимание, он снова находится в центре внимания. У особенной мамы должен быть особенный ребенок и мама принимает особенного ребенка и начинает его сопровождать.

В семье Анджелины Джоли и Брэда Питта их дочь Шайло одевается в мужскую одежду, её называют Джоном. Когда Анджелина и Брэд образовали пару, у них были только приемные дети, и весь мир ждал, когда же будет дитя, рожденное от этих красавцев, «богов». Когда родилась Шайло, их первый кровный ребенок, фотографы сходили с ума, готовы были платить миллионные  гонорары за фото и прочее. Она была в центре внимания и к ней относились как к особенному ребенку. Потом рождаются близнецы. И что случается со статусом Шайло? Появляется сиблинговая конкуренция. Ребенку 2 года, она знает, что она – девочка, но что еще она знает о себе?  Ничего. Ей никак по-другому себя не выразить. Что она может отдать этому миру, чтобы вернуть интерес к себе?

У ребенка есть его половая идентификация и он может принести ее в жертву, чтобы вновь оказаться в центре внимания. И она действительно возвращает внимание по тому же самому механизму, они похожи. Вы же понимаете, что не сам ребенок подбирает себе галстук, пиджак – это все подкрепляется окружением.  Вот фотографии Шер и ее дочери, которая стала ее сыном. В этом случае действует другой механизм, который запустился в подростковом возрасте: девочке конкурировать с мамой-королевой категорически невозможно, шанс быть достойным продолжением династии – уйти в другой пол.

Можно ли ребенка туда не отпустить? Это мы будем обсуждать сегодня на примере фильма «Моя жизнь в розовом цвете». Это выдуманная история, в которой авторы четко расставили акценты, где мы можем задержаться, чтобы подумать, кто в какой момент совершает ошибки, какие действия можно предпринять, чтобы ошибки не привели к разрастанию этой проблемы. Потому что мы должны помнить, что есть большое количество детей, которые сомневаются или являются гендерно нонконформными. Они вполне преодолевают свои сомнения к препубертату, когда происходят телесные изменения…

Мы не будем говорить о диагнозах, которые связаны с хромосомными, гормональными, морфологическими аспектами, потому что это категория медицинских диагнозов, мы берем вариант биологической нормы. Мы говорим о том, что гендерная идентичность – это некий конструкт, который возникает в результате гендерной социализации. И огромную роль играет тот семейный контекст, в котором ребенок растет…»

Видеозапись второй части мастер-класса Е.В. Иоффе «Трансгендерный ребенок: что не так с семьей?»

Дополнение от 20.09.2019: откликаясь на развернувшуюся дискуссию, автор предлагает читателям ознакомиться с полной презентацией  к мастер-классу: презентация в формате pdf

VI Всероссийский фестиваль практической психологии «Где дни облачны и кратки» состоится в Санкт-Петербурге 6-8 февраля 2020 года. Коллеги, принимайте решение об участии как можно раньше. Ждём Вас на фестивале!

Мой ребёнок — трансгендер — The Village

Два образа

Мне 53 года, живу в Москве. Я отец ребёнка-трансгендера. Впервые он заговорил с нами, родителями, о своей гендерной идентичности, когда ему было 14 лет. С тех пор прошло 12 лет. Сейчас мы с женой уже почти полностью смогли принять тот факт, что наш ребёнок — так называемый F to M (то есть female-to-male; мужчина, биологически принадлежащий к женскому полу. — Прим. ред.).
Но это, конечно, произошло далеко не сразу, даже несмотря на то, что у нас
в семье очень откровенные и доверительные отношения.

Сейчас ребёнку 26 лет, он взрослый и ответственный человек. Помню, с раннего возраста он увлекался ролевыми играми. Интересы крутились вокруг вселенной Толкиена: «Властелин колец», «Сильмариллион». А любимым персонажем был Арагорн. Мы с женой всегда принимали самое деятельное участие в его жизни. Даже помогали ему шить костюмы: жена у меня почти профессиональный художник и многое умеет делать руками. В общем, слова типа «косплей»
и разговоры о разных образах в нашей семье были не в новинку. И когда ребёнок впервые поделился с нами своим внутренним ощущением гендера, мы сперва решили, что это снова какая-то игра.

Сперва мы старались дистанцироваться от любых серьёзных разговоров
на эту тему. Но нужно отдать должное ребёнку, он провёл с нами большую работу. Каждый раз он начинал очередной диалог осторожно. Он говорил:
«Я периодически чувствую себя так, будто живу в двух разных образах.
Но в реальности это не всегда просто образ».

Нам казалось невозможным ругать или осуждать его. Другое дело —
сложно было понять, что это не просто каприз. Всё это время ребёнок очень деликатно всё объяснял, не входя при этом в конфронтацию и не устраивая скандалов. Благодаря этому последние пять лет мы воспринимаем ситуацию
как нормальную часть своей жизни. Может быть, этому способствовали стабильные отношения ребёнка и его партнёра. Да и во всех остальных
областях жизни — в учёбе и работе — у него всё нормально.

Нервозность и общее напряжение сохранялись в семье несколько лет. Но мысль
о том, что нужно прервать с ребёнком отношения из-за этого, даже не приходила нам в голову. Хотя путь был трудный. Даже с супругой мы не всегда могли откровенно об этом поговорить.

Должен сказать, что мне было легче, чем жене. Она вполне современный человек, но мамам вообще в такой ситуации сложнее. К тому же я занимаюсь правозащитной деятельностью и в силу специфики своей работы знаю много геев и лесбиянок. Но не трансгендеров — их трудно идентифицировать, потому что даже внутри ЛГБТ-сообщества они сильно маргинализированы. Как и всякий нормальный правозащитник, я чутко отношусь к проблемам меньшинств
и дискриминации. Моя личная жизнь, кстати, повлияла на профессиональную. Раньше я часто вникал в дела, связанные с расизмом, а теперь я много времени уделяю проблеме дискриминации ЛГБТ — отчасти благодаря ребёнку, отчасти благодаря своим собственным убеждениям. С другой стороны, работа тоже облегчила мне жизнь, позволив лучше понимать своего ребёнка.

Как живут трансгендерные подростки в России

Трансгендеры — это люди, чье внутреннее ощущение пола, то есть гендерная идентичность, не совпадает с биологическим. Часто трансгендерность осознается уже в раннем подростковом возрасте. «Афиша Daily» поговорила с русскоязычными подростками-трансгендерами о том, как они живут.

Даша

16 лет, Киев

Я не считаю себя «не такой», и мне не нравится применять к себе термин «транссексуалка», потому что я ощущаю себя обычной девушкой, но с дефектом. Еще в садике я просила, чтобы ко мне относились как к девочке, общалась только с девочками — это была полная гармония без намека на социальные стереотипы. 

В первые годы школьной жизни мы с родителями жили за границей. У меня было много кукол, и родители даже не считали это странным — ведь ребенку важно развиваться с разных сторон. Они думали, что это просто детские увлечения, и даже поддерживали меня, покупая новые игрушки, но лет в 10 мне сказали, что я все-таки мальчик, и выкинули все девичьи принадлежности. Из условно мальчишеских увлечений мне нравилось кататься на велосипеде и смотреть супергеройские фильмы, хотя и в них меня привлекали не мужские персонажи, а женские образы. Меня не волновала дискриминация, я также не особо задумывалась над тем, кто я, ощущаю ли я себя стопроцентной девочкой, — мне было комфортно, что биологически я мальчик, но дико радовалась, когда путали с девочкой.

В конце 5-го класса, когда я вернулась на Украину, я впервые осознала всю силу гомофобии: начались оскорбления, постоянные ссоры. У меня никогда не было мужского телосложения — длинные и худые ноги, выразительная талия, узкие плечи. Мне было 13 лет, когда я рассказала маме о том, что ощущаю себя девушкой. Родители засуетились, начали таскать по психологам, но специалисты говорили, что это просто способ самовыражения. И хотя внешне я напоминала смазливого мальчика, я стала просить всех друзей обращаться ко мне в женском роде.

За свою феминность, манеру речи и поведение я терпела ежедневные избиения со стороны одноклассников

Самыми тяжелыми для меня стали 7–8-й классы, когда я начала свое знакомство с понятием «трансгендерность». Я смотрела украинскую версию «Americaʼs Next Top Model», и там среди участниц была трансмодель — я слышала о таких людях и раньше, но не придавала этому значения. И я начала с головой углубляться в тему: прочла огромное количество информации, статей, личных историй и твердо решила, что стану тем, кто я есть.

В 14 лет из-за травли в школе у меня случилась первая попытка суицида: я наглоталась таблеток, но родители — медики — быстро откачали. За свою феминность, манеру речи и поведение я терпела ежедневные избиения со стороны одноклассников. Я решила никому об этом не рассказывать, ведь это мой выбор и я должна сама научиться справляться.

Я сменила четыре школы: одну из-за переезда, три — из-за издевательств одноклассников. В этом году новые одноклассники все до единого подумали, что я девочка. Это подняло самооценку, но я все так же чувствую себя своеобразной темной лошадкой. К тому же появилась новая проблема — меня травят по поводу внешности, мол, «почему ты выглядишь как телка». Я не объясняла ни учителям, ни одноклассникам, кто я, но мне кажется, что они и сами все понимают.

Пытаясь успокоиться, я начала выпивать: я могу пить где угодно — в школе, дома, на улице

В мае будет год, как я пью гормоны. Гормонотерапию я начала втайне от родителей (гормонотерапия допустима после наступления совершеннолетия и только под наблюдением опытного врача. — Прим. ред.), но подозрения появились у мамы летом на пляже, когда у меня начала проглядывать грудь. Чуть позже у меня нашли препараты и с треском их выбросили. После очередного рейда я заявила, что их можно забирать сколько угодно, потому что я буду покупать новые снова и снова. Мама чуть успокоилась и почти одобрительно сказала, что я могу делать что хочу, только потом буду жалеть.

Я считаю, что у меня замечательная семья: тетя и бабушка вообще меня поддерживают. Мама отчасти тоже понимает меня — для нее важно мое будущее и образование, независимо от того, мальчик я или девочка. Но так как материально мы зависим от отца, ей иногда приходиться подстраиваться под его позицию. Отец меня не принимает: когда я пришла домой с накрашенными глазами, он меня избил так, как меня не избивали в школе. Из-за него у меня была вторая попытка суицида — это случилось в его день рождения. Он выпил, а потом стал высказывать все, что думает о моей внешности.

Моя психика очень пошатана. Нервные срывы стали происходить еще чаще, когда я рассталась с мальчиком. Пытаясь успокоиться, я начала выпивать: я могу пить где угодно — в школе, дома, на улице. Очень больно осознавать, что люди не могут просто принять тех, кто их окружает.

Каждый человек должен быть собой. Гендер не определяется какими-то атрибутами или использованием туалета. Я не вижу ничего страшного в том, чтобы ходить в мужской туалет, для меня это не проблема. Необязательно носить платья, чтобы быть девушкой, или костюмы — чтобы быть мужчиной.

Подробности по теме

«Мы не ошибка природы»: монологи трансгендеров, вынужденных уехать из России

Рафаил

17 лет, Красноярск

Я рос замкнутым ребенком, и общение с другими детьми у меня складывалось с трудом. Я тянулся к ним и был рад быть даже игрушкой для битья — лишь бы со мной общались. Лет в 5, когда я еще не стал всеобщим изгоем, я любил играть со знакомыми ребятами в стрелялки, устраивать войны или гонки. К девяти годам все пошло под откос. Я до сих пор не понимаю почему — есть же люди, которые носят на себе клеймо козла отпущения. Надо мной совершали сексуальные домогательства ребята постарше, меня избивали и унижали. Я ничего не говорил матери, чтобы ребята со мной не переставали общаться.

Иногда она может сказать: «Какие красивые стихи пишет моя дочь, или сын, не знаю, кто у меня, но все равно люблю»

Первые мысли о трансгендерности у меня появились лет в 11–12. Помню, как стоял в ванной, разглядывая свое тело, и плакал: я честно верил, что если сильно-сильно захочу, то, открыв глаза, увижу тело мечты. Примерно в то же время я заявил маме, что ощущаю себя не тем человеком, что хочу иметь мужское тело и быть мужчиной. Мне было страшно, но мама сказала, что для нее я всегда буду любимой дочерью. Я также слегка намекал на свою трансгендерность бабушке, а недавно старшая сестра сказала: «Долго думала, поздравлять ли тебя с Восьмым марта, — вроде брат, а вроде сестра». Мать честно признается, что она пытается принять, но ей тяжело. Иногда она может сказать: «Какие красивые стихи пишет моя дочь, или сын, не знаю, кто у меня, но все равно люблю». Да, это не то, что я хотел бы слышать, но ее тоже можно понять.

У меня нет друзей. Есть знакомые, и лишь некоторые из них приняли меня — именно приняли, а не просто сделали вид, что воспринимают как парня. Большинство отмахиваются: говорят, что это юношеский максимализм. Вот из-за такой реакции, лицемерия, проявляющегося в псевдопринятии, я не люблю рассказывать о себе. В лицо мне мило улыбаются, а за спиной отшучиваются.

Я себя принял, но я не могу принять того, что я никогда не стану таким, каким мечтаю, каким должен был быть. У меня не будет полноценного тела, меня не каждый поймет, мне тяжело будет найти отношения, в которых я так нуждаюсь. Все это изъедает душу.

Я не получаю удовольствия и радости от жизни, во мне преобладают лишь боль и мрак, поэтому мне вдвойне тяжелее выносить все это

Иногда люди не понимают, какую большую роль могут играть слова. Один парень мне сказал: «Раф, ты классный, я бы был с тобой, но ты неполноценный», — услышать такое я боялся больше всего. Все усилия, которые я преодолел на пути к принятию нынешнего тела, рассыпались на глазах. И я совершил мою последнюю попытку суицида: принял дикую дозу таблеток и у меня остановилось сердце — чудом откачали.

Меня отправили в психушку, назначили антидепрессант. Там со мной периодически разговаривала доктор: просто спрашивала о самочувствии, иногда задавала вопросы. В больнице меня просто пичкали таблетками, зато там были хорошие и веселые люди. В итоге я кое-как вернулся к жизни. Еще у меня клиническая депрессия, поставленная еще в 14 лет, но никто ее не лечит, потому что после двух попыток суицида я не доверяю таблеткам. Я не получаю удовольствия и радости от жизни, во мне преобладают лишь боль и мрак, поэтому мне вдвойне тяжелее выносить все это.

В России есть несколько форумов про FtM-переход («из женщины в мужчину». — Прим. ред.), и там полно информации. Найти их несложно, но лично мне больше нравится закрытая FtM-группа в «ВКонтакте»: там общаются с теми, кто уже совершил переход, делятся историями, задают вопросы — это как большая семья, где тебе и помогут, и приласкают.

Через год я собираюсь пройти комиссию, чтобы получить справку и совершить полный переход. Я не хочу жить в России — возможно, уеду в Норвегию или Германию (там по страховке можно сделать все операции бесплатно). Я не зацикливаюсь на этом: пока я еще собираюсь с силами, поднимаюсь с колен и начинаю идти дальше, а уж назад или вперед — кто его знает.

Подробности по теме

«Если любишь ребенка, примешь его любым»: родители о гомосексуальности детей

Роберт

16 лет, Санкт-Петербург

Из-за моего пацанского поведения мама думала, что я вырасту лесбиянкой. Я в принципе был нейтральным ребенком — для меня не имели значения ни пол товарища, ни игрушки, с которыми мы играли. Впервые о своей самоидентификации я задумался в 11 лет. Это случилось, когда я пришел на беседу к соцпедагогу из-за шумного поведения и получил тонну грязи в свой адрес. В основном обсуждалась моя мужеподобность: женщина пародировала мою походку, говорила, что я вырасту шлюхой, если не начну менять круг общения. Я рыдал от обиды и ненависти к себе после ее слов. Это обернулось полугодовой депрессией и попытками подавить себя. В итоге до 14 лет я успешно играл роль пай-девочки, а свои выходки стал описывать как «мужской мозг» и «мужская логика».

Я ощутил эйфорию, когда я катался на новом скейте и меня спутали с парнем. На тот момент я еще не ударялся в глубокий анализ, поэтому был ошарашен этим ощущением

В это же время я узнал, что есть пол и гендер, начал изучать гендерную идентичность. Дальше был долгий поиск истины: от гендерной флюидности (феномен, при котором гендерная идентичность меняется с течением времени. — Прим. ред.) до агендерности (отсутствие гендерной идентичности вообще. — Прим. ред.). Я был очень запутан. В начале прошлого года я осознал острую необходимость стать мужественнее: изменить стиль, сделать новую стрижку. Я ощутил эйфорию, когда я катался на новом скейте и меня спутали с парнем. На тот момент я еще не ударялся в глубокий анализ, поэтому был ошарашен этим ощущением: жил 15 лет как девушка, а тут — внезапный удар. Сначала были мысли, что это переходное, что я просто хочу выделиться. Я был в замешательстве, поэтому обратился к нескольким психологам — все советовали «прислушаться к себе», а у меня был только шок в течение нескольких месяцев, так что прислушаться я смог, лишь подуспокоившись.

Родители не знают о моей трансгендерности, и вряд ли я им расскажу в ближайшее время. Они видят, конечно, как я начал уходить в сторону мужественности: мать протестовала первое время, теперь уже спокойно относится, а отцу вообще все равно. Но каминг-аут для обоих станет ударом — у них резко негативное отношение к ЛГБТ. Я открылся только друзьям. Они были удивлены: задавали трансфобные вопросы, путали местоимения, но очень старались понять. И я не обижаюсь на них, я ведь тоже раньше имел об этом очень смутные представления.

Я всегда относился к небинарным (люди, чья гендерная идентификация не вписывается в традиционные категории «женщина» и «мужчина». — Прим. ред.) не как к реальным гендерам. Я и сейчас убежден, что это просто названия для разных соотношений традиционных «мужественности» и «женственности»: то есть называя себя гендерфлюидом, я это воспринимал как «я цис-девушка» (цисгендерность — гендерная идентичность, совпадающая с биологическим полом. — Прим. ред.), которой комфортно периодически вести себя как парень».

Самое главное — я боялся, что ошибусь и сделаю роковую ошибку: вдруг это лишь период, который я переживаю как подросток

С собственным принятием были огромные проблемы. Я чувствовал себя очень неправильным, думал, что я болен. Меня охватили дикая паника и ужас, и я не мог поверить, что у меня психическое расстройство, что я «ненормальный». Это страшные ощущения. Я боялся осознания своей трансгендерности; боялся общественного осуждения и разочарования родителей, которым я всегда старался угодить; самое главное — я боялся, что ошибусь и сделаю роковую ошибку: вдруг это лишь период, который я переживаю как подросток. Везде, куда я обращался (тематические сайты, паблики, ЛГБТ-психологи), говорили одно и то же: «Не спеши, разберись в себе, подумай». Но сложность в том, что я просто не мог разобраться в себе. Я совсем себя не понимал. Я не знал, насколько мне комфортно, к чему меня тянет, правда ли я этого хочу. Чем больше я пытался разобраться в себе, тем хуже становилось. Я только сильнее путался.

Я начал много копаться в информации, и благодаря этому мне становилось легче. Я читал научные статьи, беседовал с другими трансгендерами, смотрел фильмы. Постепенно привык, перестал считать это ненормальным и бояться. Все это очень помогло в дальнейшем принятии.

Когда я пошел к психологу, я уже мог объяснить, что чувствую. Психолог посоветовала мне пожить мужской жизнью и посмотреть, что будет. Дальше последовала смена страницы в «ВКонтакте», новый круг общения. Сначала было непривычно, странно, но потом стало лучше. Ощущение полного принятия себя появилось, когда я ехал с родителями в деревню: просто смотрел из окна машины, слушал музыку и представлял будущую жизнь в мужском теле. Я начал обретать внутреннюю гармонию.

Cейчас я веду паблик о мужчинах-трансгендерах. Его идея возникла из-за банального недостатка полезной информации и романтизации явления среди подростков, которые хотят быть самыми либеральными людьми в мире: сперва я накапливал информацию о маскулинности для себя, но потом решил, что этим вполне можно поделиться. Выяснилось, что людей, которым не хватало именно такого контента, немало. Спрос есть.

Ксения

16 лет, Москва

Я была из тех детей, которые любят включить песню, завязать длинный платок и надеть корону. Я играла в куклы, устраивала с сестрой модные показы и воровала косметику у мамы. Из-за этого родители часто водили меня к психологу, но специалист говорила, что причин для беспокойства нет, ребенок вырастет актером. Родители реагировали спокойно, но сверстники называли извращенцем.

В 1–2 классе мне стало непонятно, почему я не выгляжу так же нарядно, как и девочки. Сначала все упиралось в строение тела: мне хотелось иметь такие же ноги, плечи, волосы. А потом начались проблемы с одеждой, в стиле «я тоже хочу носить юбку  и балетки». На время это забылось: я не понимала, кто я, но искать информацию не стала из-за давления окружающих и родителей. Впервые о понятии «трансгендерность» я услышала к периоду полового созревания и в конечном счете поняла, кто я есть.

Друзья в колледже отреагировали нормально: сразу спросили, какие местоимения использовать в мой адрес. Девочки даже вещи ненужные отдают

В 15 лет я решила открыться маме. Это была первая попытка: она гладила вещи, а я ей сказала, что некомфортно чувствую себя в этом теле. Она не придала этому особого значения, сказала что-то вроде: «Ой, не придумывай». Мы вернулись к этому разговору позднее. Сначала она отнекивалась: «И так проблем много, а ты еще придуриваешься» — в конце концов она устала прятаться и мы поговорили об этом. Полгода она думала, что это все из-за интернета. Я показывала ей информацию, мы вместе читали статьи о трансгендерах, соотносили их с моим опытом. Мама окончательно поняла меня, когда я завела этот разговор и начала биться в истерике, потому что она стала вновь говорить о влиянии интернета. Она нашла мне психотерапевта, который специализируется именно на таких случаях: предварительный диагноз — «расстройство половой идентификации». После этого она вроде бы поняла меня — во всяком случае она хочет, чтобы  у меня все получилось.

Дома со мной общаются только в мужском роде. Однажды мама спросила, почему я не говорю о себе в женском роде, и я ответила: «Мне непривычно так говорить дома». Друзья в колледже отреагировали нормально: сразу спросили, какие местоимения использовать в мой адрес. Девочки даже вещи ненужные отдают. Наши отношения не изменились, просто теперь меня воспринимают как девушку. Мой классный руководитель тоже знает обо мне, у нее была такая ученица в том году. А еще здесь учился Стас Федянин (модель-андрогин. — Прим. ред.), так что все привыкли.

Подробности по теме

Что такое внутренняя гомофобия и как с ней бороться? Объясняет Мария Балганова

Сначала я подавляла все мужское в себе при помощи прокола уха, отращивания волос, унисекс-одежды. Внутренний конфликт продолжается до сих пор: когда я смотрю в зеркало, я редко вижу девушку — и мне противно смотреть на себя. Я часто плачу. Поначалу резала себе руки, чтобы успокоиться. Были попытки суицида — хотела прыгнуть с крыши, — но либо не решалась, либо замечали. На улице я не чувствую себя комфортно: всегда сопоставляю себя с другими — и от этого больно. Часто меня путают с девушкой, и в таких случаях я всегда притворяюсь немой. Хотя ощущения, будто я живу в двух образах, нет, но иногда проскальзывают мысли в стиле «я как трансвестит».

На личном опыте я убедилась, что трансгендеров принимают лучше, чем геев. Была ситуация, когда в компании думали, что я гей, но одна девочка сказала: «Он не гей, а сто процентов трансгендер» — все выдохнули, потому что транссексуальность занесена в Международную классификацию болезней и ребята понимают, что я такая с рождения.

Доминик

17 лет, Калининград

Мать оставила меня, когда я был совсем маленьким, поэтому я жил с бабушкой и ее мамой. Бабушка всегда старалась, чтобы у меня все было, хотя на зарплату уборщицы обеспечить и себя, и ребенка было непросто. Я был скрытным, со мной не общались, я был как изгой — меня избивали, издевались, каждый считал своим долгом спросить, а правда ли я хочу быть мальчиком. Я играл пистолетами, машинками, любил строить штабики на деревьях, делать какие-нибудь поделки из дерева.

В 5 лет я начал называть себя Артемом. Я просто считал себя мальчиком, у которого нет некоторых присущих мужскому полу черт и органов. С бабушкой мы это особо не обсуждали. Лет в 14 я попал в окружение бисексуальных девушек и там уже узнал об остальных участниках ЛГБТ. Стал все это гуглить: читал истории трансгендеров о самоосознании, гендерном переходе и жизни после него. Я наконец понял, кто я, узнал, что таких людей много, что совершить переход вполне реально. В первую очередь я принялся менять внешность — сделал короткую стрижку, стал носить только мужскую одежду, занялся спортом, чтобы изменить тело, пытался занижать голос и приобретать больше мужского в плане поведения и привычек.

Бабушке и матери я сказал не сразу. Они приняли это спокойно, агрессии не проявляют, но мать часто может достаточно грубо пошутить: «Он, она, оно, помой посуду», «Может, мне обращаться в трех родах сразу?» — но надо отдать ей должное, что несмотря на стеб, при посторонних она обращается ко мне только в мужском роде.

В школе учителя меня любили: одна учительница очень хорошо относилась к ЛГБТ и мы даже говорили о моей трансгендерности

Друзья отреагировали нормально: некоторые были в шоке, так как думали, что я цис-парень, но в целом говорили, что на нашу дружбу это никак не повлияет. Когда я сказал, что теперь буду говорить о себе только в мужском роде, они тоже спокойно отнеслись: «Окей, чувак». От меня не отказался ни один друг, и я очень рад.

Я закончил 9 классов, а потом ушел в колледж: отучился первый курс и забросил. Во-первых, мне не подошла профессия — земельно-имущественные отношения, это мать выбирала. Плюс учиться, будучи трансгендером, тоже испытание: постоянные обращения не с тем местоимением, сплетни. В школе учителя меня любили: одна учительница очень хорошо относилась к ЛГБТ и мы даже говорили о моей трансгендерности. С одноклассниками я не сильно общался, у меня была своя компания, но обращались они ко мне «Хэй, чувак» или «Эй, мен». Никакого насилия не было.  

Разумеется, я собираюсь делать переход. Для этого нужно сначала получить от психиатров справку с диагнозом «транссексуализм» (F64.0), затем пройти медкомиссию и получить разрешение на физический переход. Первой обычно делают операцию по удалению груди: удаляются молочные железы и источник эстрогена. Дальше удаляют матку и яичники, а после идет операция по фаллопластике (создание члена). При желании можно сделать понижение голоса, изменение формы бровей и прочие косметические операции. Но самое важное — заместительная гормональная терапия (ЗГТ). Сложность в том, что те препараты, которые назначаются при ЗГТ, используются в основном как стероиды, а они в нашей стране запрещены. Достать препарат в аптеке можно только по рецепту, но не везде, потому что у нас это не востребовано.

Моя мечта — собрать рок-группу. Это то, с чем я бы хотел связать свою жизнь. Еще хочу переехать в более толерантное место с более высоким уровнем жизни, где прожиточный минимум не 3 копейки.

Мой ребёнок — трансгендер — Wonderzine

Университет он не окончил, но сейчас продолжает учиться сам: делает переводы, рисует и занимается веб-дизайном. За его карьеру я не волнуюсь: он сам выбрал такую сферу, где всем всё равно, кто сидит по другую сторону монитора. Думаю, что многие люди, с которыми он общается в Сети, не знают его историю.

Я знаю других родителей «нестандартных» детей: меня с ними знакомят специально, потому что в сообществе я выступаю положительным примером мамы, которая спокойно отнеслась к этой ситуации — это именно ситуация, а не проблема. Родители боятся, как отреагирует общество, что скажут люди, а я рассказываю, что всё не так страшно, как им представляется. Мой ребёнок провёл подготовительную работу: до каминг-аута подсовывал мне разные статьи о трансгендерности, подготавливал почву. Когда я читала об этом и ещё не знала, что это относится ко мне и моей семье, у меня тоже не было негатива — я думала: «Ой, ну надо же, как бывает», — а не говорила, что «они все психически нездоровы» или «дело в воспитании». Наверное, поэтому мой сын и решился мне открыться — убедился, что я адекватно реагирую на эти статьи. Он мне рассказывал о разных ситуациях с его друзьями: у некоторых родители сначала были в ужасе, а потом постепенно принимали ситуацию, есть те, кто реагирует спокойно, у других доходит до полного разрыва отношений.

Думаю, что об этом стоит знать родителям любого ребёнка, не только трансгендера: самое главное — чтобы ребёнок был счастлив, а каким именно он будет, уже не нам решать. С детьми разрывают отношения не только из-за трансгендерности или из-за ориентации, но и из-за отказа выйти замуж за человека, которого одобрили родители, из-за того что он выбрал не тот путь обучения, не ту профессию. Классическая история: люди пытаются реализовать в детях то, чего не достигли сами. Думаю, всем стоить помнить об этом и регулярно напоминать себе, что главное — счастье ребёнка. Я, как мама, учила его, что можно всё, независимо от того, мальчик ты или девочка. Что мужчины имеют право на чувства. Наверное, это два самых главных принципа, на которых я его воспитывала.

Как мужчине ему тоже приходится непросто: недавно он сказал мне, что думает, что женщиной, безусловно, быть легче. То есть он сделал выбор не потому что ему показалось, что так будет проще — возможно, он был бы и рад остаться девочкой, но уже не мог. Я не берусь судить, ведь я никогда никем другим не была, мне хорошо быть мной. Возможно, я вызову этим критику со стороны других феминисток, но мне кажется, что он так думает, потому что двоякое положение женщин оставляет возможности для лукавства. Мы всегда можем сесть на два стула: вот здесь мы феминистки, а здесь мы слабые, платите за наш кофе. В остальном женщиной быть точно сложнее: общество воспринимает нас как более слабых, менее умных, не относится к нам всерьёз, существует проблема стеклянного потолка, насилие и прочее, что невозможно списать со счетов.

Я точно знаю, что сама бы не хотела быть мужчиной. Но как матери мне повезло: ребёнок один, а опыт воспитания и девочки, и мальчика. Хотя тут ещё непонятно, кто кого воспитывает: мне иногда кажется, что ребёнок может рассказать нам гораздо больше, чем мы ему. Я ему рассказываю о своих проблемах, а он меня утешает, даёт советы. Иногда мне кажется, что он взрослее нас. Не знаю, связано ли это с трансгендерностью, или он просто сам по себе такой. Вообще я им очень довольна — мне кажется, он хороший человек.