Стихи классиков, стихи великих людей
С вечера поссорились супруги,Говорили много резких слов.
Сгоряча не поняли друг друга,
Напрочь позабыли про любовь.
Утром мужу на работу рано,
А на сердце — горечи печать.
За ночь глупость ссоры осознал он,
Подошел жену поцеловать.
Не спала, но все же притворилась,
Отвернула в сторону лицо.
В глубине обида затаилась,
Как удав, свернувшийся кольцом.
Дверь закрыл — ни слова на прощанье,
Со двора на окна посмотрел…
Если б они знали, если б знали,
Что ушел из дома насовсем.
А жена привычными делами,
Как всегда, своими занялась:
Детское бельишко постирала,
Борщ сварила, в доме прибралась.
Чистый пол, помытая посуда,
И с работы скоро муж придет.
— Я с ним разговаривать не буду,
Пусть прощенья просит, пусть поймет.
Гордость в сердце вздыбилась высоко:
— Первою к нему не подойду!
По ролям разыгрывалась ссора
В воспаленном дьяволом мозгу.
Шесть пробило, семь и пол — восьмого…
Неподвижна дверь, молчит порог.
И в тревоге что — то сердце ноет,
Где же задержаться так он мог?
Вдруг какой — то крик и суматоха,
Чей — то голос, плачущий навзрыд,
И соседский мальчуган Алеха
Крикнул запыхавшись: «В шахте взрыв!»
Взрыв. Совсем коротенькое слово,
Сердце будто в клочья порвало.
Нет, она к такому не готова!
Может, жив он, может, повезло.
И в слезах по улице бежала,
Вспоминая с болью прошлый день,
Как в обиде злилась и кричала,
Застилала разум злобы тень.
Заведенной куклой повторяла:
— Мой родной, о только бы не ты.
Я б к твоим ногам сейчас упала,
Прошептав короткое «прости».
Им бы знать вчера, что будет завтра,
По-другому все могло бы быть.
Смерть, как вор, приходит, так внезапно,
Не оставив шанса долюбить.
Прогремит неумолимо грозно
Приговор. Его не изменить.
Исправлять ошибки слишком поздно,
С этой болью ей придется жить.
Люди, будьте к ближним своим мягче,
Относитесь с нежностью, добром
И не обижайте, а иначе
Можно горько каяться потом…
Эдуард Асадов
Стихотворения Серебряного века
Шесть месяцев прошло уж с того дня,
Как… но зачем?… Нам то без слов понятно.
Шесть месяцев терзаний для меня
И впереди не мало, вероятно…
И впереди не мало сердца мук;
Подумать страшно,— страшно и ужасно…
Я верю, что любовь моя не звук—
Она безмерна, истинна и властна.
Я верю, что любовь моя — вся власть:
Она неизмеряемая сила…
Та сила меня рушит. Скоро пасть
Под тяжестью я должен… Жди, могила.
Любовь — причина горя и тоски:
Начало слезы, под конец молчанье…
Молчанье статуи, тупое… Столбняки,
Бесчувствие — последствия страданья.
Ужасные последствия… Жизнь, как сон,
Растительная жизнь; мысль без сознанья.
Нет больше слез… Стена со всех сторон
Из тупости, а я… я в этом зданьи…
Я в зданьи тупости… И я… я тоже туп…
Нет больше слез… Я мучусь, но я груб…
И муки грубы… тени нет красивой…
И чувства грубы… Но уж чувств-то нет…
О, что со мной…
***
Все твое: тоска по чуду,
Вся тоска апрельских дней,
Все, что так тянулось к небу,-
Но разумности не требуй.
Я до смерти буду
Девочкой, хотя твоей.
Милый, в этот вечер зимний
Будь, как маленький, со мной.
Удивляться не мешай мне,
Будь, как мальчик, в страшной тайне
И остаться помоги мне
Девочкой, хотя женой.
***
В огромном городе моем — ночь.
Из дома сонного иду — прочь
И люди думают: жена, дочь,-
А я запомнила одно: ночь.
Июльский ветер мне метет — путь,
И где-то музыка в окне — чуть.
Ах, нынче ветру до зари — дуть
Сквозь стенки тонкие груди — в грудь.
Есть черный тополь, и в окне — свет,
И звон на башне, и в руке — цвет,
И шаг вот этот — никому — вслед,
И тень вот эта, а меня — нет.
Огни — как нити золотых бус,
Ночного листика во рту — вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам — снюсь.
***
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
***
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!»* кричат.
И каждый вечер, в час назначенный,
(Иль это только снится мне?)
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
***
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Aвва Oтче,
Чашу эту мимо пронеси.
Я люблю Твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.
***
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
«Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.
Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой».
Трубку свою на камине нашел
И на работу ночную ушел.
Дочку мою я сейчас разбужу,
А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля…»
***
Имя твое — птица в руке,
Имя твое — льдинка на языке.
Одно-единственное движенье губ.
Имя твое — пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту.
Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий курок.
Имя твое — ах, нельзя! —
Имя твое — поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век.
Имя твое — поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток…
С именем твоим — сон глубок.
***
Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.
Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.
Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
Пушистый кот, мурлыкает умильней,
И яркий загорается огонь
На башенке озерной лесопильни.
Лишь изредка прорезывает тишь
Крик аиста, слетевшего на крышу.
И если в дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу.
***
Улица провалилась, как нос сифилитика.
Река — сладострастье, растекшееся в слюни.
Отбросив белье до последнего листика,
сады похабно развалились в июне.
Я вышел на площадь,
выжженный квартал
надел на голову, как рыжий парик.
Людям страшно — у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик.
Но меня не осудят, но меня не облают,
как пророку, цветами устелят мне след.
Все эти, провалившиеся носами, знают:
я — ваш поэт.
Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!
Меня одного сквозь горящие здания
проститутки, как святыню, на руках понесут
и покажут богу в свое оправдание.
И бог заплачет над моею книжкой!
и побежит по небу с моими стихами под мышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.
***
Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.
Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.
Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
Пушистый кот, мурлыкает умильней,
И яркий загорается огонь
На башенке озерной лесопильни.
Лишь изредка прорезывает тишь
Крик аиста, слетевшего на крышу.
И если в дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу.
***
Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?!
Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие, нажраться лучше как,—
может быть, сейчас бомбой ноги
Если б он, приведенный на убой,
вдруг увидел, израненный,
как вы измазанной в котлете губой
похотливо напеваете Северянина!
Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре блядям буду
подавать ананасную воду!
***
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому, что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Потому, что я с севера, что ли,
Что луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
Потому, что я с севера, что ли.
Я готов рассказать тебе поле,
Эти волосы взял я у ржи,
Если хочешь, на палец вяжи —
Я нисколько не чувствую боли.
Я готов рассказать тебе поле.
Про волнистую рожь при луне
По кудрям ты моим догадайся.
Дорогая, шути, улыбайся,
Не буди только память во мне
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Там, на севере, девушка тоже,
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне…
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
***
Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса,
И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце вырезали след, —
Очаровательные франты
Минувших лет!
Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу, —
Цари на каждом бранном поле
И на балу.
Вас охраняла длань Господня
И сердце матери. Вчера —
Малютки-мальчики, сегодня —
Офицера!
Вам все вершины были малы
И мягок — самый черствый хлеб,
О, молодые генералы
Своих судеб!
***
Неумолимые слова…
Окаменела Иудея,
И, с каждым мигом тяжелея,
Его поникла голова.
Стояли воины кругом
На страже стынущего тела;
Как венчик, голова висела
На стебле тонком и чужом.
И царствовал, и никнул Он,
Как лилия в родимый омут,
И глубина, где стебли тонут,
***
На русалке горит ожерелье
И рубины греховно-красны,
Это странно-печальные сны
Мирового, больного похмелья.
На русалке горит ожерелье
И рубины греховно-красны.
У русалки мерцающий взгляд,
Умирающий взгляд полуночи,
Он блестит, то длинней, то короче,
Когда ветры морские кричат.
У русалки чарующий взгляд,
У русалки печальные очи.
Я люблю ее, деву-ундину,
Озаренную тайной ночной,
Я люблю ее взгляд заревой
И горящие негой рубины…
Потому что я сам из пучины,
Из бездонной пучины морской.
***
Он тем хорош, что он совсем не то,
Что думает о нем толпа пустая,
Стихов принципиально не читая,
Раз нет в них ананасов и авто.
Фокстрот, кинематограф и лото —
Вот, вот куда людская мчится стая!
А между тем душа его простая,
Как день весны. Но это знает кто?
Благословляя мир, проклятье войнам
Он шлет в стихе, признания достойном,
Над всею первенствующей планетой…
Он — в каждой песне им от сердца спетой,
Иронизирующее дитя.
***
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя…
Не потому, чтоб я Ее любил
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.
***
Да, я знаю, я вам не пара,
Я пришел из иной страны,
И мне нравится не гитара,
А дикарский напев зурны.
Не по залам и по салонам
Темным платьям и пиджакам —
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.
Я люблю — как араб в пустыне
Припадает к воде и пьет,
А не рыцарем на картине,
Что на звезды смотрит и ждет.
И УМРУ я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще,
Чтоб войти не во всем открытый,
Протестантский, прибранный рай,
А туда, где разбойник, мытарь
И блудница крикнут: вставай!
***
И тяжкий сон житейского сознанья
Ты отряхнешь, тоскуя и любя.
Вл. Соловьев1
Предчувствую Тебя. Года проходят мимо —
Всё в облике одном предчувствую Тебя.
Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,
И молча жду,— тоскуя и любя.
Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик Ты,
И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.
О, как паду — и горестно, и низко,
Не одолев смертельные мечты!
Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
Но страшно мне: изменишь облик Ты.
***
Она, никем не заменимая,
Она, никем не превзойденная,
Так неразлюбчиво-любимая,
Так неразборчиво влюбленная,
Она вся свежесть призаливная,
Она, моряна с далей севера,
Как диво истинное, дивная,
Меня избрав, в меня поверила.
И обязала необязанно
Своею верою восторженной,
Чтоб все душой ей было сказано,
Отторгнувшею и отторженной.
И оттого лишь к ней коронная
Во мне любовь неопалимая,
К ней, кто никем не превзойденная,
К ней, кто никем не заменимая!
***
В эту ночь я буду лампадой
В нежных твоих руках…
Не разбей, не дыши, не падай
На каменных ступенях.
Неси меня осторожней
Сквозь мрак твоего дворца,-
Станут биться тревожней,
Глуше наши сердца…
В пещере твоих ладоней —
Маленький огонек —
Я буду пылать иконней…
Не ты ли меня зажег?
***
Я не любви твоей прошу.
Она теперь в надежном месте…
Поверь, что я твоей невесте
Ревнивых писем не пишу.
Но мудрые прими советы:
Дай ей читать мои стихи,
Дай ей хранить мои портреты —
Ведь так любезны женихи!
А этим дурочкам нужней
Сознанье полное победы,
Чем дружбы светлые беседы
И память первых нежных дней…
Когда же счастия гроши
Ты проживешь с подругой милой
И для пресыщенной души
Все станет сразу так постыло —
В мою торжественную ночь
Не приходи. Тебя не знаю.
И чем могла б тебе помочь?
От счастья я не исцеляю.
***
И ветер, и дождик, и мгла
Над холодной пустыней воды.
Здесь жизнь до весны умерла,
До весны опустели сады.
Я на даче один. Мне темно
За мольбертом, и дует в окно.
Вчера ты была у меня,
Но тебе уж тоскливо со мной.
Под вечер ненастного дня
Ты мне стала казаться женой…
Что ж, прощай! Как-нибудь до весны
Проживу и один — без жены…
Сегодня идут без конца
Те же тучи — гряда за грядой.
Твой след под дождем у крыльца
Расплылся, налился водой.
И мне больно глядеть одному
В предвечернюю серую тьму.
Мне крикнуть хотелось вослед:
«Воротись, я сроднился с тобой!»
Но для женщины прошлого нет:
Разлюбила — и стал ей чужой.
Что ж! Камин затоплю, буду пить…
Хорошо бы собаку купить.
***
Багровый и белый отброшен и скомкан,
в зеленый бросали горстями дукаты,
а черным ладоням сбежавшихся окон
раздали горящие желтые карты.
Бульварам и площади было не странно
увидеть на зданиях синие тоги.
И раньше бегущим, как желтые раны,
огни обручали браслетами ноги.
Толпа — пестрошерстая быстрая кошка —
плыла, изгибаясь, дверями влекома;
каждый хотел протащить хоть немножко
громаду из смеха отлитого кома.
Я, чувствуя платья зовущие лапы,
в глаза им улыбку протиснул; пугая
ударами в жесть, хохотали арапы,
над лбом расцветивши крыло попугая.
***
Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж:
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож.
Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб, тебя не видя, умереть.
Я по-прежнему такой же нежный
И мечтаю только лишь о том,
Чтоб скорее от тоски мятежной
Воротиться в низенький наш дом.
Я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш белый сад.
Только ты меня уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад.
Не буди того, что отмечталось,
Не волнуй того, что не сбылось,—
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.
И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.
Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Не ходи так часто на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
***
Рас-стояние: версты, мили…
Нас рас-ставили, рас-садили,
Чтобы тихо себя вели
По двум разным концам земли.
Рас-стояние: версты, дали…
Нас расклеили, распаяли,
В две руки развели, распяв,
И не знали, что это — сплав
Вдохновений и сухожилий…
Не рассорили — рассорили,
Расслоили…
Стена да ров.
Расселили нас как орлов-
Заговорщиков: версты, дали…
Не расстроили — растеряли.
По трущобам земных широт
Рассовали нас как сирот.
Который уж, ну который — март?!
Разбили нас — как колоду карт!
***
А ты теперь тяжелый и унылый,
Отрекшийся от славы и мечты,
Но для меня непоправимо милый,
И чем темней, тем трогательней ты.
Ты пьешь вино, твои нечисты ночи,
Что наяву, не знаешь, что во сне,
Но зелены мучительные очи, —
Покоя, видно, не нашел в вине.
И сердце только скорой смерти просит,
Кляня медлительность судьбы.
Все чаще ветер западный приносит
Твои упреки и твои мольбы.
Но разве я к тебе вернуться смею?
Под бледным небом родины моей
Я только петь и вспоминать умею,
А ты меня и вспоминать не смей.
Так дни идут, печали умножая.
Как за тебя мне Господа молить?
Ты угадал: моя любовь такая,
Что даже ты не мог ее убить.
***
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала — тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти — слепоты куриной
И маков набрав букет, —
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.
Не думай, что здесь — могила,
Что я появлюсь, грозя…
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед, —
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли…
— И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
***
Адище города окна разбили
на крохотные, сосущие светами адки.
Рыжие дьяволы, вздымались автомобили,
над самым ухом взрывая гудки.
А там, под вывеской, где сельди из Керчи —
сбитый старикашка шарил очки
и заплакал, когда в вечереющем смерче
трамвай с разбега взметнул зрачки.
В дырах небоскребов, где горела руда
и железо поездов громоздило лаз —
крикнул аэроплан и упал туда,
где у раненого солнца вытекал глаз.
И тогда уже — скомкав фонарей одеяла —
ночь излюбилась, похабна и пьяна,
а за солнцами улиц где-то ковыляла
никому не нужная, дряблая луна.
***
Через час отсюда в чистый переулок
вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,
а я вам открыл столько стихов шкатулок,
я — бесценных слов мот и транжир.
Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста
где-то недокушанных, недоеденных щей;
вот вы, женщина, на вас белила густо,
вы смотрите устрицей из раковин вещей.
Все вы на бабочку поэтиного сердца
взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.
Толпа озвереет, будет тереться,
ощетинит ножки стоглавая вошь.
А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется — и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
я — бесценных слов транжир и мот.
***
Дождик мокрыми метлами чистит
Ивняковый помет по лугам.
Плюйся, ветер, охапками листьев,—
Я такой же, как ты, хулиган.
Я люблю, когда синие чащи,
Как с тяжелой походкой волы,
Животами, листвой хрипящими,
По коленкам марают стволы.
Вот оно, мое стадо рыжее!
Кто ж воспеть его лучше мог?
Вижу, вижу, как сумерки лижут
Следы человечьих ног.
Русь моя, деревянная Русь!
Я один твой певец и глашатай.
Звериных стихов моих грусть
Я кормил резедой и мятой.
Взбрезжи, полночь, луны кувшин
Зачерпнуть молока берез!
Словно хочет кого придушить
Руками крестов погост!
Бродит черная жуть по холмам,
Злобу вора струит в наш сад,
Только сам я разбойник и хам
И по крови степной конокрад.
Кто видал, как в ночи кипит
Кипяченых черемух рать?
Мне бы в ночь в голубой степи
Где-нибудь с кистенем стоять.
Ах, увял головы моей куст,
Засосал меня песенный плен.
Осужден я на каторге чувств
Вертеть жернова поэм.
Но не бойся, безумный ветр,
Плюй спокойно листвой по лугам.
Не сотрет меня кличка «поэт»,
Я и в песнях, как ты, хулиган.
***
В этом мире я только прохожий,
Ты махни мне веселой рукой.
У осеннего месяца тоже
Свет ласкающий, тихий такой.
В первый раз я от месяца греюсь,
В первый раз от прохлады согрет,
И опять и живу и надеюсь
На любовь, которой уж нет.
Это сделала наша равнинность,
Посоленная белью песка,
И измятая чья-то невинность,
И кому-то родная тоска.
Потому и навеки не скрою,
Что любить не отдельно, не врозь —
Нам одною любовью с тобою
Эту родину привелось.
***
Сжала руки под темной вуалью…
«Отчего ты сегодня бледна?»
— Оттого что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.
Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот…
Я сбежала, перил не касаясь,
Я сбежала за ним до ворот.
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру».
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».
***
Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.
До вечера она их ласкала,
Причесывая языком,
И струился снежок подталый
Под теплым ее животом.
А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.
По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать…
И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь.
А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из ее щенков.
В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.
***
Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес,
Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой,
Оттого что я тебе спою — как никто другой.
Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —
Оттого что в земной ночи я вернее пса.
Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я — ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя — замолчи! —
У того, с которым Иаков стоял в ночи.
Но пока тебе не скрещу на груди персты —
О проклятие! — у тебя остаешься — ты:
Два крыла твои, нацеленные в эфир, —
Оттого что мир — твоя колыбель, и могила — мир!
***
Продолговатый и твердый овал,
Черного платья раструбы…
Юная бабушка! Кто целовал
Ваши надменные губы?
Руки, которые в залах дворца
Вальсы Шопена играли…
По сторонам ледяного лица —
Локоны в виде спирали.
Темный, прямой и взыскательный взгляд.
Взгляд, к обороне готовый.
Юные женщины так не глядят.
Юная бабушка, — кто Вы?
Сколько возможностей Вы унесли
И невозможностей — сколько? —
В ненасытимую прорву земли,
Двадцатилетняя полька!
День был невинен, и ветер был свеж.
Темные звезды погасли.
— Бабушка! Этот жестокий мятеж
В сердце моем — не от Вас ли?..
***
Мальчик сказал мне: «Как это больно!»
И мальчика очень жаль…
Еще так недавно он был довольным
И только слыхал про печаль.
А теперь он знает все не хуже
Мудрых и старых вас.
Потускнели и, кажется, стали уже
Зрачки ослепительных глаз.
Я знаю: он с болью своей не сладит,
С горькой болью первой любви.
Как беспомощно, жадно и жарко гладит
Холодные руки мои.
***
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав..
Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
***
Она отдалась без упрека,
Она целовала без слов.
— Как темное море глубоко,
Как дышат края облаков!
Она не твердила: «Не надо»,
Обетов она не ждала.
— Как сладостно дышит прохлада,
Как тает вечерняя мгла!
Она не страшилась возмездья,
Она не боялась утрат.
— Как сказочно светят созвездья,
Как звезды бессмертно горят!
***
Хотела б я свои мечты,
Желанья тайные и грезы
В живые обратить цветы,-
Но… слишком ярки были б розы!
Хотела б лиру я иметь
В груди, чтоб чувства, вечно юны,
Как песни, стали в ней звенеть,-
Но… порвались бы сердца струны!
Хотела б я в минутном сне
Изведать сладость наслажденья,-
Но… умереть пришлось бы мне,
Чтоб не дождаться пробужденья!
***
Я сегодня смеюсь над собой…
Мне так хочется счастья и ласки,
Мне так хочется глупенькой сказки,
Детской сказки наивной, смешной.
Я устал от белил и румян
И от вечной трагической маски,
Я хочу хоть немножечко ласки,
Чтоб забыть этот дикий обман.
Я сегодня смеюсь над собой:
Мне так хочется счастья и ласки,
Мне так хочется глупенькой сказки,
Детской сказки про сон золотой…
Стихи классиков, стихи великих людей
Стихотворение великого поэта «Пророк»
Пророк
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Востань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.»
1826
Пушкин
Отправить другу
0
Стихотворение великого поэта «В часы забав иль праздной скуки»
В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Твоим огнем душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт.
1830
Пушкин
Отправить другу
0
Стихотворение великого поэта «Узник»
Узник
Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном,
Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
Как будто со мною задумал одно.
Зовет меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: «Давай, улетим!
Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я!..»
1822
Пушкин
Отправить другу
0
Стихотворение великого поэта «К***»
К***
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
1825
Пушкин
Отправить другу
0
Стихотворение великого поэта «Зимний вечер»
Зимний вечер
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна, и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей
1825
Пушкин
Отправить другу
0
Стихотворение великого поэта «Признание»
Признание
Я вас люблю, хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам…
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
Без вас мне скучно, — я зеваю;
При вас мне грустно, — я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
Когда я слышу из гостиной
Ваш легкий шаг, иль платья шум,
Иль голос девственный, невинный,
Я вдруг теряю весь свой ум.
Вы улыбнетесь, — мне отрада;
Вы отвернетесь, — мне тоска;
За день мучения — награда
Мне ваша бледная рука.
Когда за пяльцами прилежно
Сидите вы, склонясь небрежно,
Глаза и кудри опустя, —
Я в умиленье, молча, нежно
Любуюсь вами, как дитя!..
Сказать ли вам мое несчастье,
Мою ревнивую печаль,
Когда гулять, порой в ненастье,
Вы собираетеся вдаль?
И ваши слезы в одиночку,
И речи в уголку вдвоем,
И путешествия в Опочку,
И фортепьяно вечерком?..
Алина! сжальтесь надо мною.
Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд
Все может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня нетрудно!..
Я сам обманываться рад!
1826
Пушкин
Отправить другу
0
Стихотворение великого поэта «Воспоминание»
Воспоминание
Когда для смертного умолкнет шумный день
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень,
И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток:
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу, и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,-
Но строк печальных не смываю.
1828
Пушкин
Отправить другу
0
Стихотворение великого поэта «Монастырь на Казбеке»
Монастырь на Казбеке
Высоко над семьею гор,
Казбек, твой царственный шатер
Сияет вечными лучами.
Твой монастырь за облаками,
Как в небе реющий ковчег,
Парит, чуть видный, над горами.
Далекий, вожделенный брег!
Туда б, сказав прости ущелью,
Подняться к вольной вышине!
Туда б, в заоблачную келью,
В соседство бога скрыться мне!..
1829
Пушкин
Отправить другу
0
Стихотворение великого поэта «Зимняя дорога»
Зимняя дорога
Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна,
На печальные поляны
Льет печально свет она.
По дороге зимней, скучной
Тройка борзая бежит,
Колокольчик однозвучный
Утомительно гремит.
Что-то слышится родное
В долгих песнях ямщика:
То разгулье удалое,
То сердечная тоска…
Ни огня, ни черной хаты,
Глушь и снег… Навстречу мне
Только версты полосаты
Попадаются одне…
Скучно, грустно… завтра, Нина,
Завтра к милой возвратясь,
Я забудусь у камина,
Загляжусь, не наглядясь.
Звучно стрелка часовая
Мерный круг свой совершит,
И, докучных удаляя,
Полночь нас не разлучит.
Грустно, Нина: путь мой скучен,
Дремля смолкнул мой ямщик.
Колокольчик однозвучен,
Отуманен лунный лик.
1826
Пушкин
Отправить другу
0
Стихотворение великого поэта «Няне»
Няне
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждешь меня.
Ты под окном своей светлицы
Горюешь, будто на часах,
И медлят поминутно спицы
В твоих наморщенных руках.
Глядишь в забытые вороты
На черный отдаленный путь:
Тоска, предчувствия, заботы
Теснят твою всечасно грудь.
То чудится тебе . . . . . . . .
1826
Пушкин
Отправить другу
0
Стихотворение великого поэта «Во глубине сибирских руд»
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:
Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
1827
Пушкин
Отправить другу
0
Стихотворение великого поэта «Дар напрасный, дар случайный»
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
1828
Пушкин
Отправить другу
0
Иннокентий Анненский, к дню рождения. — Литсайт.ру
Моё увлечение поэтами Серебряного века началось ещё в 2002 году, когда я написала сценарий внеклассного мероприятия:
«Историко-литературная композиция, посвященная поэтам Серебряного века. Салон-концерт «Между «помнить» и «вспомнить». «Мы исполняли волю строго» Салон Зинаиды Гиппиус»
Между «помнить» и «вспомнить»
Тропа пролегла,
Словно нить потянула за собою игла.
И серебряный век,
Как и век Золотой
Остаётся навеки
С тобой и со мной!
(2002 год)
Книга Юрия Безелянского вдохновила меня на создание этой поэтической тетради.
Юрий Безелянский – московский журналист, писатель, культуролог в своеобразной энциклопедии «99 имён Серебряного века» рассказывает о поэтах, публицистах, критиках, философах Серебряного века в русской литературе.
Я взяла из его книги отдельные отрывки из биографии, стихи поэтов, творчество которых мне больше всего близки по духу. О них я расскажу в своих небольших стихотворных зарисовках.
Серебряный век.
Время тысячи вер.
Время тысячи дел.
Помешательств и увлечений.
Блеск былой старины,
Идеалы любви-
Больше боли и больше муки.
Анненский Иннокентий Фёдорович 20.08 (1.09)1856 — 30.11.1909
Он был учителем, старшим товарищем многих поэтов Серебряного века. Любил всё возвышенное и трагическое, увлекался древними языками, греческой философией и римской историей. Всю жизнь служил ведомству Народного просвещения, был директором Николаевской гимназии в Царском селе. Среди его учеников был Николай Гумилёв. В свободное время занимался филологическими исследованиями, писал стихи.
Одно из лучших стихотворений «Среди миров»
Среди миров, в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя…
Не потому, что я Её любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Неё одной ищу ответа,
Не потому, что от Неё светло,
А потому, что с Ней не надо света.
3 апреля 1909 года Царское село
Или вот это, о сумраке, сумраке «аметистов»:
Когда, сжигая синеву,
Багряный день растёт неистов,
Как часто сумрак я зову,
Холодный сумрак аметистов.
И чтоб не знойные лучи
Сжигали грани аметиста,
А лишь мерцание свечи
Лилось там жидко и огнисто.
И, лиловея и дробясь,
Чтоб уверяло там сиянье,
Что где-то есть не наша связь,
А лучезарное сиянье…
Стихи Анненского полны трагической напряжённости. Он пишет не только о личных страданиях, но и о Петербурге:
Жёлтый пар петербургской зимы,
Жёлтый снег, облипающий плиты…
Я не знаю, где вы и где мы,
Только знаю, что крепко мы слиты.
…Даже в мае, когда разлиты
Белой ночи над волнами тени,
Там не чары весенней мечты,
Там отравы бесплотных хотений.
В стихотворении «Точка возврата» Анненский пишет:
Уже лазурь златить устала
Цветные вырезки стекла,
Уж буря светлая хорала
Под тёмным сводом замерла.
Немые тени вереницей
Идут чрез северный портал,
Но ангел Ночи бледнолицый
Ещё кафизмы не читал…
В луче прощальном, запылённом
Своим грехом неотмолённым
Томится День пережитой.
Как пишет Ю.Безелянский: «Вот так, от гармонического и элегического Пушкина поэзия пришла к сумрачному и пессимистическому Анненскому, от первого – «к последнему из царскосельских лебедей», как выразилась Анна Ахматова.
Размышляя о поэзии в статье «Бальмонт-лирик», Анненский утверждал: «Стих не есть созданье поэта, он даже, если хотите, не принадлежит поэту…Он – ничей… Стих свободен …он есть…мысль».
* * *
Стих не есть создание поэта,
«Свободен стих»,
Как мысль, как человек,
Неумолимо слово,
Как песчинка света,
Как моря капля
В океане лет.
10.08 2011
Умер Анненский в Санкт-Петербурге в возрасте 54 лет.
В 1910 году, уже после смерти, вышла его главная книга – «Кипарисовый ларец». С этого сборника (хотя в 1906 и 1909 годах вышли две «Книги отражений») началась слава Иннокентия Анненского. «Учитель» назвала А.Ахматова своё стихотворение, посвящённое памяти Анненского:
А тот, кого учителем считаю,
Как тень прошёл, и тени не оставил,
Весь яд впитал, всю одурь выпил,
И славы ждал, и славы не дождался,
Кто был предвестьем, предзнаменованьем,
Всех пожалел, во всех вдохнул томленье –
И задохнулся…
Анна Ахматова писала: «Все поэты вышли из Анненского: и Осип (Мандельштам), и я, и даже Маяковский».
О том, ушедшем прошлом,
Листаю я страницы
И «ширь закатов блеклых»
Мне почему-то снится.
Учителем считаю
Великого поэта.
Мои стихи, как отблеск
Серебряного века.
10.08.2011
О себе Анненский писал: «Я – слабый сын больного поколенья». Отнюдь не слабый, достойный! Он Анненский, а я – Анна. И он тоже был педагогом, как и я:
Поэт Серебряного века
В России больше, чем поэт
И просвещенней человека,
Достойней, справедливей нет!
12 августа 2011
В кипарисовый ларец
Положу я смерть.
И закрою тот ларец,
Наконец.
Продолжение следует….
Михаил Ломоносов — Ода на день рождения Императрицы Елисаветы Петровны: читать стих, текст стихотворения поэта классика на РуСтих
Ода на день рождения Императрицы Елисаветы Петровны. 1746 г.
1
В сей день, блаженная Россия.
Любезна небесам страна,
В сей день от высоты святыя
Елисавет тебе дана,
Воздвигнуть нам Петра по смерти,
Гордыню сопостатов стерти
И в ужас оных привести,
От грозных бед тебя избавить,
Судьей над царствами поставить
И выше облак вознести.
2
О Дщерь Гремящего над нами,
О мати всех племен земных,
Натура, чудная делами,
Как если тайн ты своих
Меня достойным быть судила,
И если слаба мыслей сила
Проникнуть может в твой чертог,
Представь мне оную годину
И купно бег светил по чину,
Как вышний дал нам сей залог.
3
Сквозь тучи бывшия печали,
Что лютый рок на нас навел,
Как горы о Петре рыдали
И понт в брегах своих ревел,
Сквозь страшны Россам перемены,
Сквозь прах, войнами возмущенный,
Я вижу тот пресветлый час.
Там круг младой Елисаветы
Сияют счастливы планеты,
Я слышу там натуры глас.
4
Седя на блещущем престоле,
Составленном из твердых гор,
В пространном всех творений поле
Между стихий смиряет спор;
Сосцами реки проливает
И теми всяку тварь питает.
Зелену ризу по лугам
И по долинам расширяя,
Из уст Зефирами дыхая,
С веселием вещает к нам:
5
«Я с вами ныне торжествую,
Мне сих часов краснее нет,
Что Героиню таковую
В сей день произвела я в свет.
В Ней хитрость вся моя и сила
Возможность крайню положила;
Я избрала счастливый знак
Надежду показать нелестну:
В пространну высоту небесну
Прилежно возведите зрак.
6
Се солнце бег свой пременяет
И к вам течет умножить день,
На север взор свой обращает
И оным прогоняет тень,
Являя, что Елисавета
В России усугубит света
Державой и венцем своим.
Ермий, наукам предводитель,
И Марс, на брани победитель,
Блистают совокупно с ним.
7
Там муж, звездами испещренный,
Свой светлый напрягает лук,
Диана стрелы позлащенны
С ним мещет из прекрасных рук.
Се небо показует ясно,
Коль то с добротами согласно
Рожденныя в признаках сих:
От ней Геройство с красотою
Повсюду миром и войною
Лучи пускают дней златых».
8
Сие предвестие природы
Хотя представило тогда,
Что ты возвеселишь народы,
О глав венчанных красота!
Но вяща радость восхищала
Взирающих и оживляла, —
Когда даров Твоих призн_а_к
Надежнее в лице открылся,
Что точно в нем изобразился
Родителей великих зрак.
9
В тебе прекрасный дом создали
Душе великой небеса,
Свое блистание влияли
В твои пресветлы очеса;
Лице всходящий денницы
И бодрость быстрый Орлицы
И в нежнейших являлись днях;
Уже младенческие взгляды
Предвозвещали те отрады,
Что бедным нынь отъемлют страх.
10
Ты суд и милость сопрягаешь,
Повинных с кротостью казнишь,
Без гневу злобных исправляешь,
Ты осужденных кровь щадишь.
Так Нил смиренно протекает,
Брегов своих он не терзает,
Но пользой выше прочих рек:
Своею сладкою водою,
В лугах зеленых пролитою,
Златой дает Египту век.
11
Как ясно солнце воссияло
Свой блеск впервые на Тебя,
Уж счастье руку простирало,
Твои приятности любя,
Венец держало над главою
И возвышало пред Тобою
Трофеи отческих побед,
Преславных чрез концы земные.
Коль счастлива была Россия,
Когда воззрела Ты на свет!
12
Тогда от радостной Полтавы
Победы Росской звук гремел,
Тогда не мог Петровой славы
Вместить вселенныя предел,
Тогда Вандалы побежденны
Главы имели преклоненны
Еще при пеленах твоих;
Тогда предъявлено судьбою,
Что с трепетом перед Тобою
Падут полки потомков их.
13
О сладкой нежности обитель!
О вы, блаженные места,
Где храбрый готов Победитель
Лобзал и в очи, и в уста
Впервые плод свой вожделенный,
Свой плод, меж лаврами рожденный,
Вас оных радостных времен
Любезна память услаждает,
И оный день вам пребывает
В бессчетны веки незабвен.
14
Но се различные языки
От рек великих и морей
Согласные возносят клики,
К тебе, Монархине своей,
Сердца и руки простирают
И многократно повторяют:
«Да здравствует Елисавет,
Для Росской славы днесь рождение,
Да будет свыше укрепленна
Чрез множество счастливых лет».
15
Сие гласит Тебе Россия
И купно с ней наук собор.
Предведущая Урания
Возводит к верьху быстрый взор, —
Небесны беги наблюдает
И с радостию составляет
Венец Тебе из новых звезд.
Тебе искусство землемерно
Пространство показать безмерно
Незнаемых желает мест.
16
Парящей Поэзии ревность
Дела твои превознесет,
Ни гнев стихий, ми ветха древность
Похвал Твоих не пресечет;
Открыты естества уставы
Твоей умножат громкость славы,
Но всё художество свое
Тебе Иппократ посвящает
И усугубить тем желает
И век, и здравие Твое.
17
Да будет тое невредимо,
Как верьх высокий горы
Взирает непоколебимо
На мрак и вредные пары;
Не может вихрь его достигнуть,
Ни громы страшные подвигнуть;
Взнесен к безоблачным странам,
Ногами тучи попирает,
Угрюмы бури презирает,
Смеется скачущим волнам.
Александр Бестужев — В день именин: читать стих, текст стихотворения поэта классика на РуСтих
Невольный гость в краю чужбины,
Забывший свет, забывший лесть,
Желал бы вам на именины
Цветов прелестнейших поднестъ:
Они — дыханию услада,
Они — веселие очей.
При них бы мне писать не надо
Вам поздравительных речей:
Желанье счастья без печали
В цветах вы сами б угадали…
Но — ах!— якутская весна
Не зелена и не красна!
И здешний май, холодной, дикой,
Одной подснежною брусникой,
А не лилеями богат.
Природа спит, и в поле целом
Я разжился одним пострелом,
А я слыхал, такой наряд
На именины не дарят.
Итак, по воле и неволе
Пришлось приняться за перо,
Хоть я забыл в угрюмой доле
Писать забавно и пестро.
Примите ж это благосклонно
И в шуме праздничного дня
Не осудите вы меня
За мой привет простой и сонной.
В нем правда — каждая черта;
Притом же ваша доброта
По слуху, по сердцу и дома
И вчуже страннику знакома…
В краю зимы и дружбы зимной,
Поверьте, только вы одне,
Ваш разговор гостеприимной
Напоминал друзьям и мне
О незабвенной стороне.
О, будь же добродетель та же
И с нею брат ее — покой,
Как неизменный часовой,
У сердца вашего на страже;
Да никакой печали тень
Не хмурит тихий свет забавы,
И, проводив веселый день,
Поутру встанете вы здравы…
Да будут ясны ваши сны,
Как небо южныя весны,
И необманчивы надежды,
И перед вами все невежды,
По крайней мере, хоть скромны;
Совет подруги чист и верен,
Знакомых круг нелицемерен,
Неутомителен бостон,
Ни бальных скрипок рев и стон!
Когда ж на берега великой,
На берега моей Невы,
Покинув край морозов дикой,
Стрелою полетите вы,
Да встретят путницу родные,
Беспечной юности друзья
И все по сердцу не чужие,
И вся родимая семья
Благополучны и здоровы,
И пылки, и разлукой новы,
И смех, и радость, и расспрос,
И сладкий дождь свиданья слез!!.
Зачем же, искра упованья —
Дожить до сладкого свиданья,—
В груди моей погасла ты?
Но я ступил из-за черты
Сорокаверстного посланья.
И мне, и вам унять пора
Болтливость моего пера,
Но знайте: это все с начала
По пунктам истина скрепляла,
Хоть неподкупна и строга;
Тут не сплетал из лести кружев
Ваш всепокорнейший слуга
. . . …… въ.
Литературная композиция «Поэзия Серебряного века»( сценарий)
С Ц Е НА Р И Й
Литературной композиции «Поэзия Серебряного века»
Ведущий: Сегодня мы собрались ив этом зале, чтобы
поговорить об удивительном явлении в русской литературе – поэзии «Серебряного
века». Поэзии первых двух десятилетий прошлого века, вместивших в себя три
революции и гражданскую войну.
Начало века дало такое
количество талантливых поэтов, что число их можно было сравнить с россыпью
сотен звёзд на чёрном бархате ночного
неба и каждого второго можно назвать Моцартом стиха. Сегодня мы с вами побываем
в самом модном поэтическом салоне начала прошлого века, основали который
поэтическая семья: Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус.
Звучит музыка, на сцену выходят поэты и
поэтессы. Здороваются друг с другом, кто-то садится, кто-то встаёт рядом,
образуют группки, общаются .По мере действия идёт небольшое перемещение по
сцене, так как читающие иногда выходят на авансцену или выходят вообще . Выходит
З.Гиппиус и здороваясь с каждым, как бы представляет его зрителю.
З.Гиппиус: Добрый вечер, господа! Я рада видеть всех вас
у себя.
Какое созвездие в национальной стихийной
галактике: Анечка Ахматова и Николай Гумилёв, О! Наша молодёжь, рекомендую:
Марина Цветаева. Волошин вы тоже здесь – очень рада. Здравствуйте, король
поэтов — Игорь Северянин. А давайте послушаем Осипа Мандельштама!
Мандельштам: Смутно дышашими листьями
Чёрный ветер
шелестит
И трепещущая
ласточка
В чёрном небе круг чертит.
Тихо спорят в
сердце ласковом
Умирающем моём.
Наступающие
сумерки
С догорающим
лучом
И над лесом
вечереющим
Стала медная
луна,
Отчего так мало
музыки
И такая тишина?
Гиппиус:
Музыка, где музыка?
Звучит танго «Брызги шампанского» на
сцене танцует пара.
После танца на авансцену выходит с бокалом
в руке И.Северянин.
Северянин: Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно,
искристо, остро!
Весь я в чём-то
норвежском!
Весь я в чём-то испанском!
Вдохновляюсь порывно!
И берусь за перо!
Стрёкот аэропланов! Беги
автомобилей!
Вертопросвист экспрессов!
Крыролёт буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там
кого-то побили!
Ананасы в шампанском – это
пульс вечеров!
В группе девушек
нервных,
В остром обществе дамском
Я трагедию жизни
претворю в грезофарс.
Ананасы в
шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы в
Нагасаки! Из Нью-Йорка на Марс!
Маяковский
(из зала): Какая пошлость! Томная сливочная тянучка
Гиппиус: Не
обращайте внимания на этого творца «Пощёчины общественного вкуса» лучше
послушаем влюблённую парочку Гумилёва и Ахматову. Просим, просим! Прочтите нам
своего «Жирафа».
Гумилёв проходит к стулу Ахматой и читает, обращаясь к ней
тихо и проникновенно
Гумилёв: Сегодня, я вижу, особенно грустен твой
взгляд
И руки особенно тонки,
колени обняв.
Послушай, далёко, далёко,
на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и
нега дана,
И шкуру его украшает
волшебный узор,
С которым равняться осмелится
только луна,
Дробясь и качаясь на влаге
широких озёр.
Вдали он подобен цветным
парусам корабля,
И бег его плавен, как
радостный птичий полёт.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он
прячется в мраморный грот.
Я знаю весёлые сказки
таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть
молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала
тяжёлый туман,
Ты верить не хочешь во
что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про
тропический сад,
Про стройные пальмы, про
запах немыслимых трав…
Ты плачешь?
Послушай…далёко на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ахматова:
Было душно от жгучего света,
А взгляды его — как лучи,
Я только вздрогнула: этот
Может меня приручить.
Наклонился – он что-то
скажет.
От лица отхлынула кровь.
Пусть камнем надгробным ляжет
На жизни моей любовь.
Не любишь, не хочешь
смотреть?
О, как ты красив, проклятый.
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
Мне очи застит туман,
Сливаются вещи и лица,
И только красный
тюльпан,
Тюльпан у тебя в
петлице.
Исполняется романс на стихи Цветаевой
«Мне нравится…»
Катя: Слова
и строки выстраиваются в ряд, и как бы уносятся на музыкальной волне. В
беззвучной тишине возникают образы, в которые сливались горечь и восторг,
безысходная тоска и радостное изумление перед чудом красоты.
Гиппиус: О
чём вы пишите?
Катя: О том,
что происходит в вашем салоне.
Гиппиус: А
кто вы?
Катя: Я
представляю газету «Красный Октябрь»,
зовут меня – Катерина.
Гиппиус: А
что вы здесь делаете?
Катя: Я
слушаю прекрасные стихи и стараюсь, чтобы о них узнали миллионы моих читателей.
Вот послушайте:
Я – изысканность русской
медлительной речи,
Предо мною другие поэты – предтечи.
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные
звоны.
Я – внезапный излом,
Я – играющий гром,
Я – прозрачный ручей,
Я – для всех и ничей…
Вечно юный, как сон,
Сильный тем, что влюблён
И в себя, и в других,
Я – изысканный стих.
Гиппиус: О!
Вы прочли стихи Кости Бальмонта – этого Паганини стиха, приятно, что вы о нём
знаете.
Катя: Я знаю
многих и сегодня хочу представить вам скромного, но очень
талантливого крестьянского поэта Сергея Есенина, попросим почитать его свои
стихи.
Есенин: Гей ты, Русь моя родная,
Хаты – в ризах образа.
Не видать конца и края –
Только синь сосёт глаза.
Потонула деревня в ухабинах,
Заслонили избёнки леса
Только видно на кочках и
впадинах
Как синеют кругом небеса.
Никнут шёлковые травы,
Пахнет смолистой сосной.
Ой, вы, луга и дубравы, —
Я одурманен весной.
Я люблю над покосной стоянкою
Слушать вечером гуд
комаров.
А как грянут ребята
тальянкою,
Выйдут девки плясать у
костров.
Русский танец
Гиппиус: Гармония
звуков только в музыке и поэзии.
Цветаева:
Согласна, особенно в его стихах.
Цветаева: Имя твоё – птица в руке.
Имя твоё – льдинка на
языке.
Одно-единственное движенье
губ.
Имя твоё — пять букв.
Мячик, пойманный на лету.
Серебряный леденец во рту.
Имя твоё – ах, нельзя!
Имя твое — поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных
глаз.
Имя твоё – поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой
глоток.
С именем твоим — сон глубок.
Блок: Я
знаю, Марина, о ком ты говоришь. Это же Блок, я прочту самое любимое мною его стихотворение (Выходит на авансцену)
Ты как отзвук забытого
гимна
В моей чёрной и дикой
судьбе.
О, Кармен, мне печально и
дивно,
Что приснился мне сон о
тебе.
Вешний трепет, и лепет, и
шелест,
Непробудные, дикие сны,
И твоя одичалая прелесть –
Как гитара, как бубен весны!
И проходишь ты в думах и
грёзах,
Как царица блаженных
времён,
С головой утопающей в
розах,
Погружённая в сказочный сон,
Спишь, змеёю склубясь
прихотливой,
Спишь в дурмане и видишь во
сне.
Даль морскую и берег
счастливый
И мечту недоступную мне.
Видишь дым? Беззакатный и
жгучий,
И любимый, родимый твой край,
Синий-синий, певучий-певучий,
Неподвижно-блаженный, как рай.
В том краю тишина бездыханна,
Только в куще сплетённых
ветвей
Дивный голос твой, низкий и
странный,
Славит бурю цыганских
страстей.
Волошин: Это стихотворение напомнило о другом, тоже об Испании,
которое написал Волошин, разрешите прочестьИз страны, где солнца свет
Льётся с неба, жгуч и ярок,
Я привёз тебе в подарок
Пару звонких кастаньет.
И когда Париж огромный
Весь оденется в туман,
В мутный вечер на диван
Лягу я в мансарде тёмной.
И напомнят мне оне
И волны морской извивы,
И дрожащий луч на дне,
И извилистый ствол оливы.
Вечер в комнате пустой,
Силуэт седой колдуньи
И красавицы плясуньи
Стан и гибкий и живой. (Начинает тихо звучать музыка)
Танец быстрый, голос
звонкий,
Грациозный и простой,
С этой южной, с этой
тонкой
Стрекозиной красотой.
И танцоры идут в ряд,
Облитые красным светом,
И гитары говорят
В такт трескучим кастаньетам.
Испанский танец
Гиппиус: Изнемогаю от усталости
Душа изранена, в крови…
Ужели нет над нами жалости,
Ужель над нами нет любви.
Мы исполняем волю строгую.
Как тени, тихо, без следа
Неумолимою дорогою
Идём — неведомо куда.
Без рокота, без удивления,
Мы делаем, что хочет Бог.
Он создал нас для
вдохновения
И полюбить, создав, не
смог.
Мы падаем, толпа бессильная,
Бессильно веря в чудеса,
А сверху, как плита
могильная,
Слепые давят небеса.
Из зала выходит Маяковский и обращается
к сидящим на сцене.
Маяковский: Пока
вы выкипячиваете,
рифмами пиликая,
Из любвей и соловьёв
какое-то варево,
Улица корчится
безъязыкая
ей нечем кричать и
разговаривать.
Выньте, гулящие,
руки из брюк,
Берите камень,
Нож
или бомбу,
А если у которых нету
рук –
Пришёл чтоб
и бился лбом бы.
Ведущий: Уже прозвучал революционный набат. Разгорался пожар
революции и гражданской войны. На улицах пели:
Смело, мы в бой
пойдём
За власть Советов,
И как один умрём
В борьбе за это.
Пауза, звучит «Реквием» Моцарта.
Гиппиус(вставая): Умерла в дали от родины Зинаида Гиппиус
Гумилёв: Расстрелян Николай Гумилёв
Северянин:
Умер на чужбине Игорь Северянин и Константин Бальмонт
Цветаева:
Повесилась Марина Цветаева.
Блок: Умер
от нервного истощения Александр Блок
Ахматова:
Муж расстрелян, сын — узник ГУЛАГа, сама подверглась гонениям Анна Ахматова.
Мандельштам:
Умер в застенках ГУЛАГа Осип Мандельштам.
Есенин:
Повесился Сергей Есенин
Маяковский:
Застрелился Владимир Маяковский.
Катя: Всё творчество этих замечательных поэтов было
проникнуто одной большой любовью – любовью к Родине, вот как писал Константин
Бальмонт:
Есть в русской природе
усталая нежность,
Безмолвная боль затаённой
печали,
Безвыходность горя, безгласность,
безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали.
Сестра моя и мать! Жена моя
Россия…
Мне не в чем каяться, Россия,
пред тобой,
Не предавал тебя ни сердцем,
ни душой.
Мандельштам:
Я от жизни
смертельно устал
Ни чего от неё не приемлю,
Но люблю мою бедную
землю
От того, что другой
не видал.
Цветаева: Облака вокруг, купола вокруг,
Надо всей Москвой, сколько
хватит рук.
И льётся аллилуйя в бескрайние поля,
А в грудь тебя целует
московская земля.
Есенин: Если кликнет рать святая:
Кинь ты Русь, живи в раю,
Я скажу: не надо рая,
Дайте родину мою.
Ведущий: Евгений Евтушенко утверждал: « Поэт в России больше чем поэт, он отраженье века своего» Страшный и прекрасный 20-й век, подаривший нам сокровищницу серебряных поэтов.